Программа фонда «Медицина вместе» вышла на финальный этап «Меняемся вместе» в Дагестане

В марте 2025 года программа фонда «Медицина вместе» вышла на финальный этап «Меняемся вместе» в Дагестане. Важным направлением стала психолого-педагогическая поддержка детей в интернатах и обучение их воспитателей. О том, почему начинать изменения нужно со взрослых, что такое травма и как игра может исцелять, — рассказывает Мария Беккер, эксперт по психолого-педагогической деятельности фонда.

— Мария, в чем была главная миссия этого этапа программы?

— Если говорить метафорически — «открыть глаза» на истинные причины трудностей детей взрослым, которые находятся с ними рядом. Дисфункциональное поведение ребенка — агрессия, замкнутость, гиперактивность — чаще всего воспринимается как проблема, дефект или психиатрическое отклонение. На самом деле, это всего лишь симптом. Симптом подорванного доверия к миру.

Ребенок познает мир через взрослых. Если нет доверия к ним — рушится доверие ко всему миру. И зачем тогда в этом мире стараться быть «удобным»? Ребенок просто выживает как умеет. Наша миссия — показать воспитателям, что за каждым «сложным» поведением стоит история, боль и неудовлетворенная базовая потребность в любви и безопасности.

И именно взрослые, а не дорогие игрушки или ремонт, — та самая «почва», в которой ребенок может пустить корни и начать расти.

— Вы упомянули травму. Что такое посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) у ребенка из детского дома?

— Важно разделять понятия травмы и фрустрации. Фрустрация — это когда человек чем-то недоволен, но у него есть силы и ресурсы с этим справиться. Травма — это когда стресс настолько сильный или длительный, что человек оказывается в полной беспомощности. У него нет механизмов повлиять на ситуацию.

Разлука с семьей — это всегда травма. Ребенка изымают из семьи против его воли, он не может на это повлиять. Биологически у ребенка заложена потребность в близких взрослых (родителях). Лишение этого — уже травматизация. А если к этому добавляется жестокое обращение, насилие или пренебрежение значимыми нуждами, травма усугубляется.

— Как эта травма проявляется?

— По-разному. Это может быть сексуализированное поведение, бунтарство, немотивированная агрессия, замкнутость, граничащая с депрессией. Суть в том, что это поведение мешает ребенку комфортно жить в социуме. Он не «плохой» — он травмированный и так адаптируется к невыносимой, с его точки зрения, ситуации.

— Почему мы сделали ставку на работу с персоналом, а не с детьми?

— Чтобы пророс нежный цветок, нужна подготовленная почва. Этой почвой становятся взрослые. Наша врачебная бригада уже работала в Дагестане во время другого этапа программы «Меняемся вместе». Мы выявили и помогли устранить дефициты именно по медицинской части, но тут есть важный нюанс.

Можно привезти лучших врачей, назначить терапию, однако если ребенок возвращается в среду, которая не понимает его потребностей, все усилия будут напрасны.

Он может приспособиться к скромным бытовым условиям, но если у него есть надежный и понимающий взрослый — он будет жить и развиваться. Наша задача — научить воспитателей быть именно такими взрослыми.

— Почему именно игротерапия стала ключевым методом?

— На самом деле, мы использовали комплекс методов: арт-терапию, сказкотерапию, коллективное творчество. Но игра — это универсальный и самый естественный для ребенка язык. Через игру он может выразить то, что не может сказать словами. Кроме того, эти методы просты в применении, и воспитатели могут использовать их в повседневной работе, без постоянного присутствия психолога.

— Как проходили тренинги? 

— Мы практиковали формат погружения. Мы вместе с воспитателями пытались прожить состояния, в которых находятся дети. Например, мы кидались друг в друга бумажными салфетками. Казалось бы, это просто бумажка, она не может причинить боль. Но когда в тебя целенаправленно что-то кидают, тело все равно реагирует: напрягается, вздрагивает. Мы потом обсуждали эти ощущения.

Так дети реагируют на многие наши действия возбуждением или страхом, даже если мы не желаем им зла. Мы также разрешали педагогам кричать и выражать эмоции экологично — например, через работу с песком. Это было откровением для многих, ведь от воспитателя ждут всегда сдержанности и мягкости. Мы же показали, что эмоции — это нормально, и важно уметь их выражать, не разрушая себя и других.

— Вы дали участникам «домашнее задание». В чем его суть?

— Да, мы закрепили за каждым слушателем одного-двух детей из их учреждения. Их задача — по специальной карте наблюдать за ребенком, фиксировать его поведение, строить гипотезы, почему он так себя ведет, и применять новые методы. Весь этот путь они проходят при нашей супервизорской поддержке.

Важно было не просто дать теорию, а чтобы они на практике, на самом сложном примере, увидели: это работает.

— Изменения в сознании воспитателей произошли?

— Кардинально. Изначально они шли на «очередные курсы повышения квалификации». А столкнулись с глубоким погружением в мир ребенка. Их главным открытием стало то, что наши методы работают не только с детьми с тяжелыми нарушениями (ОВЗ), а с любой личностью. Просто для каждого ребенка среда адаптируется по-своему. Прощаясь, они не хотели нас отпускать. Для нас это главный показатель — когда профессионалы, видевшие многое, хотят большего и готовы меняться.

— Был ли момент, который показал вам, что вы на правильном пути?

— Да, в последний день мы пошли в группу к одному из «сложных» детей. Мы разобрали его случай вместе с воспитателями. У мальчика был психиатрический диагноз, его поведение списывали на это. Мы же увидели историю: у ребенка умер отец, который, пусть и не идеально, но упорядочивал его жизнь. Его мир рухнул. Поведение стало неуправляемым, и его поместили в учреждение. Внутри у него — хаос и чувство вины.

Мы показали воспитателям, как выйти за рамки диагноза и увидеть жизнь ребенка. И это был момент истины.

Они поняли, что его агрессия — это крик о помощи, а не просто «плохой характер».

— Каким вы видите идеальный результат через год?

— Взрослые перестанут бояться поведенческих проявлений детей. У них появится инструмент, который позволит не «ломать» ребенка, а понимать его и помогать ему. Напряжение в учреждениях снизится. Наша цель — не убрать симптомы, а помочь ребенку так, чтобы у него отпала потребность в этом дисфункциональном поведении. Чтобы у него появился шанс на достойное детство и семью.